Идеальная вненаходимость

Сергей Васильев, литрезидент Арткоммуналки (июль 2020 года) из Новосибирска.

Проект «49»: на протяжении семи недель каждый день пишется по одной зарисовке – что-то среднее между дневниковыми записями и исследованием того, как на человека влияет окружающее пространство (в духе психогеографии Ги Дебора).

Он говорит: «Иногда человеку надо выехать из самого себя». Оконные рамы прячутся внутри здания шёлковой фабрики, как шелковичный червь в своём коконе – но оттуда уже не выбраться, не взлететь.

_____________________

(Здесь и далее отчёркнуты цитаты-зарисовки из коломенской части проекта «49»)

– Сергей, вы меня удивили: вы – школьный учитель?

– Да, учитель: русский, литература и философия (факультатив в 10 классах). Это очень хорошая школа, экспериментальная, мне там интересно работать. Там практикуются не совсем стандартные подходы к обучению. Например, литературу я преподаю погружениями: не уроками, как в обычной школе, а шесть уроков подряд раз в две недели. Плюс это проходит не у классов, а у смешанных групп. Допустим, смешиваются все дети с пятого по седьмой класс, делятся на четыре группы и раздаётся по группе на одного преподавателя. Т.е. за мной закреплена такая смешанная группа, у которой я преподаю, и они вместе все обучаются и друг у друга что-то берут. И такая же смешанная группа с восьмого по одиннадцатый класс. Наверное, в обычной общеобразовательной школе мне бы было скучновато.

– Мне кажется, что по нашим временам это просто тяжеловато.

– Разные бывают дети, но у меня хорошие ребята. В школе нет какого-то уклона, но филология там сильная.

– Значит, у вас профильное образование…

– Нет, не педагогическое. У меня образование филологическое – я заканчивал Новосибирский государственный университет по специальности филология, сейчас учусь в аспирантуре ещё, немного наукой занимаюсь. Специализируюсь на сибирском авангарде. Был такой журнал «Настоящее» в 28-30-х годах, очень хороший, заметный не только на сибирском, но и на всероссийском уровне. Они продвигали что-то вроде литературы факта, вроде того, что журналы «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» продвигали. Но потом они наехали на Горького, Горький страшно обиделся и поспособствовал тому, чтобы журнал закрыли.

О поэзии

Старорусский костюм, медицинская маска: тайная жизнь ненужных вещей. Над Окой летают стаи Маринок.

______________________

– Как вы пришли в поэзию?

– Сложно сказать…

– Ну, может… первое стихотворение написал в три года!))

– Нет, ну юношеское что-то писал, конечно, но это были любительские опыты. А достаточно серьёзно начал этим заниматься в университете. И продолжаю с переменным успехом до сих пор. Бывают периоды, когда мало пишется. Но потом опять возвращается.

– Ваши ученики знают, что вы поэт?

– Знают, конечно.

– Вы им стихи свои читаете?

– Я не читал, но вот он мне мои стихи читали.

– Ого!

– У нас чтобы получить определённую оценку по литературе, надо набрать за четверть определённое количество баллов. Рассказываешь стихотворение, к примеру, – тебе 10 баллов ставят. И вот мне рассказывали мои же стихотворения.

– И как вы реагировали?

– Нормально. Приятно, конечно. Хорошо читали, с пониманием. Ребята взрослые, 10, 11 класс. Есть среди них те, кто сам тоже стихи пробует писать.

– Вы себя как поэт к какому направлению, стилю относите? Каким традициям следуете?

– Сложный вопрос. С традициями, наверное, попроще: если брать какие-то опорные точки, то это Михаил Кузмин, обэриуты и поэзия лианозовской школы. Сложно самому классифицировать.

 

 

 

О гении

…и когда меня спросят, что я сделал для человечества такого-то числа такого-то месяца такого-то года, ответ себя ждать не заставит: для человечества я лежал.

______________________

– Как вы считаете, поэту надо учиться?

– Мне не очень понятна формулировка «учиться на поэта». У нас есть, конечно, Литинститут... Но мне кажется, чтобы писать поэзию, не обязательно учиться её писать, самое главное – читать много поэтических произведений, чтобы знать, что уже сделано, чтобы не открывать то, что уже открыто. И здесь не обязательно какое-то профильное литературное, филологическое образование, этим можно в рамках самообразования заниматься. Да, как филолог я изучал теорию литературы, но для поэта это совсем не обязательно. Например, можно взять два крайних полюса – Александра Блока и Андрея Белого. Белый много занимался стиховедением и как-то раз показал свои выкладки Блоку. Очень интересно, сказал тот, но мне это знать нельзя, иначе я не смогу стихи писать.

– То есть вы за вдохновение? Гений?

– Думаю, всё-таки у каждого это по-разному происходит. Всё, наверное, от человека зависит, нужно ему глубоко разбираться в теории стихосложения или не нужно.

– Тогда провокационный вопрос: вы себя гением считаете?

– Нет.

– Ну как же! а талантом хотя бы?

– …Может быть, может быть.

– Не скромничайте! Стоит ли писать, если не считать себя талантом и гением?

– Тоже провокационный вопрос! Стоит.

– Для чего?

– Для самовыражения в первую очередь. Если это кому-то интересно – хорошо. Если никому не интересно – ну, ладно, и так бывает.

– Вам не обязательно, чтобы был читатель?

– Конечно, приятно, когда читатель есть, но если бы его не было, то, наверное, я бы всё равно писал.

– У вас много читателей?

– Сложно измерить. Насколько сейчас вообще популярна современная поэзия – всё-таки это достаточно узкий сегмент, если не брать поэзию стадионного типа Веры Полосковой и Астаховой? Но популярностью пользуется.

– А перспективы такой поэзии? Она сохранится в веках?

– Конечно. Современная поэзия всегда интересна очень узкому кругу лиц. Тиражи, допустим, первых книг Мандельштама или Ахматовой – 100-200 экземпляров. Да, в советское время шестидесятники были очень популяры, но понятно, почему – мало что было разрешено: если сейчас молодой человек может сходить на рок-концерт, рэп-концерт, то тогда такого плана было только выступление Евтушенко, потому и была популярность. А так в целом современная поэзия, как мне представляется, всегда маргинальна.

– Но она будет понятна потомкам? Ведь тот же Пушкин юным читателям сейчас уже не совсем понятен, а уж современная поэзия, большинство которой строится исключительно на личных переживаниях и ощущениях одной минуты, – она будет понятна?

– Думаю, да, будет понятно. Для того и существует филология – чтобы объяснить, какие-то сложные места, непонятные вещи. Всё будет как всегда: самые выдающиеся образцы точно сохранятся, будут откомментированы, изучены, поняты.

– Будет такое время, когда седой профессор сядет и скажет: а теперь я вам расскажу, что хотел сказать своим творчеством Сергей Васильев?

– Может, и будет.

 

О романтике

Идеальная вненаходимость: синдром самозванца, портвейн с пастилой на кухне коммунальной квартиры: это будет навсегда, пока не кончится.

______________________

– Сергей, чувствуется, вы из тех для кого «быть знаменитым некрасиво».

– Да, да, да… Бродский тоже вспоминается, который, когда его спрашивали, считает ли он себя большим поэтом, отвечал: говорить про себя «я поэт» – это так же, как говорить про себя «я очень хороший человек». Надо чтобы это про тебя другие люди говорили.

– А есть ли у вас стихотворение – ваше – любимое, может быть, ситуативно сейчас как-то близкое?

– мы пьём и пьём сказал бы пауль целан

мечтательно раскуриваем трубку

прельщаемся кокто и бертолуччи

друг другу сахарок даём с руки

окно во двор рябина старый дятел

русалкою закусываем водку

зубные запрещают целоваться

а дышится легко но через раз

такой январь что хочется по снегу

бежать пока к себе не возвратишься

забыв всё что о жизни этой слышал

и что о ней когда-то прочитал

– Мне кажется, вы романтик.

– Не знаю. А что такое романтика?

– Не знаю… особое восприятие жизни, наверное – не то чтобы через розовые очки, но… стремление к чему-то несбыточно нежному? А что такое романтика?

– Не знаю! Если бы знал – дал ответ. Точно не через розовые очки на мир смотрю, но стремление какое-то, стремление есть к… как вы сказали – несбыточно нежному.

– А мир добр к вам?

– Я считаю, что да, вполне.

– А вы к нему?

– Стараюсь.

 

О прозе

Он говорит: «Почему слова одинаковые?» Перегородка из ткани, за ней – никого. Ни шагу, ни шагу, ни шагу не сделать.

____________________

– Расскажите, как вы пришли в прозу.

– Как-то на книжном фестивале год назад, в сентябре, в процессе разговора с новосибирским художником Антоном Кармазовым я согласился принять участие в вечере короткой прозы. Для этого пришлось написать прозу. Так как до этого я никогда прозу не писал, к тому же человек я несколько ленивый, поэтому прозу я писал очень короткую. Писал каждый день по одной зарисовке, которая как-то обыгрывала то, что со мной происходит, неделю, в воскресенье поучаствовал в вечере. И это дето мне так понравилось, что я продолжил записывать эти зарисовки на протяжении семи недель. Для симметрии: семь дней и семь недель. А потом для симметрии решил, что это надо ещё и семь лет делать.

– Эта симметрия для вас какой-то глубокий смысл несёт?

– Нет, какой-то глубокий смысл я не закладывал. Просто ситуативно так получилось. Я подумал, что красиво будет, если это будет длиться семь по семь и через семь лет закончится – надо же когда-то и остановиться. И в процессе ещё родился такой формальный приём: каждую неделю я шифровал что-то связанное с числом 49 в последнем недельном тексте. Вот, например, в последнем тексте первой недели упоминаются малые ангелы. «Малые ангелы» – книга французского писателя русского происхождения Антона Володина с описанием 49 ангелов. Эти отсылки для понимания отрывков знать совершенно не обязательно, более того, некоторые из них вычленить невозможно, просто такая формальная фишечка.

– Чтобы понимать ваши тексты, надо быть человеком хорошо образованным?

– Я думаю, что с изобретением Гугла всё стало гораздо проще: если вы видите какую-то цитату, можно просто посмотреть.

– Цитату да, имя, но когда вы даёте какие-то аллюзии, это надо быть глубоко в теме, чтобы понять. Или вы отпускаете читателя на волю?

– Конечно. Пусть у него будут собственные аллюзии. Всегда хочется, чтобы было два уровня понимания: грубо говоря, простого читатели и, грубо говоря, продвинутого читателя, и чтобы это было интересно и тому и другому. Это никакая не элитарная вещь – она какое-то настроение создаёт, которое люди могут уловить. Мне так кажется.

– Ваши читатели, по вашим наблюдениям, попадают в ваши настроения?

–Да. Вроде, всё работает!

– Всё-таки семь лет – это достаточно много. Вы человек упорный, вы не бросите свой проект «49»?

– Да, я настойчивый.

 

О проекте

Он говорит: «Большая часть дней здесь, в этой стране московитов, праздники». Городские алкаши – ангелы коломенские – растянулись на скамейках и похрапывают, выставив спелые животы навстречу спелому солнцу.

_______________

– Давайте о коломенской части проекта. Как вам работа здесь?

– Замечательно. Здесь все условия для работы замечательные. Я много гулял, бродил по городу, посещал много музеев, просто случайные места, много читал: Пильняка, Лажечникова, издание «Коломенский текст», «Околоколомны» и так далее.

– Вы как-то можете охарактеризовать то, что у вас получилось в результате? Может быть, настроение получившегося?

– Мне сложно охарактеризовать. Как говорил Лев Толстой, если бы я хотел рассказать, о чём эта книга, я бы просто написал её сначала, слово в слово. Проще почитать текст, чтобы уловить его настроение.

– Но вы же можете направить немножко читателя: куда ему мыслить, куда ему чувствовать?

– Не то что не могу, но и вообще считаю, что этого не нужно делать. Пускай читатель сам с этим сталкивается. И как бы он ни интерпретировал – всё будет правильно.

– Последующая судьба коломенской части проекта?

– Сейчас проект опубликован в литературно-художественном альманахе «Артикуляция» : http://articulationproject.net...Возможно, издам в каком-то журнале или отдельной книжкой – но это уже когда проект будет завершён, потому что издавать в книжках по частям я не вижу смысла.

О цензуре

Она говорит: «Что такое искусство?» Закрыть губы на замок, плутать вокруг да около, до ручки дойти, но увидеть дерево в камне.

_______________

– Давайте поговорим вообще об искусстве. Что такое искусство для вас?

– Способ познания действительности.

– Искусство кому-то принадлежит? Народу, например?

– Никому не принадлежит. Мне непонятно, кому оно вообще может принадлежать.

– Тому, кто его создаёт, как в одной книжке говорилось, например.

– А что такое «принадлежит»? Если я опубликовал произведение – оно мне уже не принадлежит. Восприятие произведения искусства – процесс двунаправленный, и каждый читатель понимает произведение немножко по-своему. И он имеет полное право его интерпретировать. В этом смысле искусство создателю не принадлежит. С читательской точки зрения совершенно не важно, что хотел сказать автор – важно то, что читатель смог увидеть, понять, почерпнуть в его произведении.

– А если читатель ничего не понял?

– Значит, ему писатель ничего не хотел сказать. Значит, нужно просто найти для себя такое искусство, которое ты будешь понимать. Конечно, такое случается, но это абсолютно нормально, просто надо искать.

– Искусство несёт какую-то социальную нагрузку или свободно ото всех оков?

– Я бы тут другие слова употребил. Оно и социально, и свободно. Безусловно, оно не должно быть ограничено каким-то госзаказом, но вполне может нести какие-то социальные функции, быть источником каких-то социальных изменений. По крайней мере, может ставить какие-то проблемы, наиболее острые в данный отрезок времени.

– Наличие госзаказа вы вообще отрицаете или пусть будет?

– В любой форме искусства объективно он есть, по крайней мере, в искусстве, которое требует больших затрат, например, в театре. Но всё сводится к тому, в какой форме госзаказ выражен: когда начинается цензура – это уже нехорошо. Я из Новосибирска, который не столь давно прославился скандалом с оперой «Тангейзер». Она оскорбила чувства верующих. Это был первый такой яркий случай после Pussy Riot, наверное. Но если Pussy Riot воспринимаются кем-то как маргинальное искусство, то «Тангейзера» поставил Академический государственный театр оперы и балета. И тем самым оскорбил чувства некоторых верующих. После чего уволился директор оперного театра, а вместо него был назначен другой, Владимир Кехман, и с тех пор жизнь оперного театра Новосибирска, которая была очень интересной и разнообразной, прекратилась, он превратился в обычный провинциальный. Но верующие довольны. То есть без госзаказа в некоторых видах искусства обойтись сложно, но тут можно долго рассуждать, что считать госзаказом, а что госцензурой.

 

Об интернете

Ленин на фоне церквей – неотразимый, неотрезвимый. Мальчики русских провинций на берегу Москва́реки исправляют карты водных путей, пока не вписавшаяся в поворот баржа-комарик пытается выбраться из прибрежного плена.

____________________

– Как вы думаете, нынешняя свобода распространения искусства положительно влияет на качество этого самого искусства? Когда, например, можно не издаваться, а опубликовать свои творения в интернете и вас прочитают миллионы.

– Думаю, это положительный момент.

– Чем? Если во времена Пушкина и Достоевского писатель приходил к издателю и говорил: «Вот я написал», – а ему в ответ: «Да ты ерунду написал, мы это издавать не будем». И писатель сидит, друзьям в салоне читает. Сейчас каждый может ощутить себя гением: написал – в Интернет, пусть все читают. Не снижает ли это уровень мастерства, таланта?

– Здесь несколько моментов. Во-первых, институт экспертного публикатора никуда не делся. Если я хочу почитать всё лучшее, что делается в литературе, в поэзии, я открою авторитетные журналы, потому что там уже экспертно выбрано всё лучшее. То же самое и с издательствами: грубо говоря, я представляю, литература какой направленности печатается в каком издательстве, и в зависимости от своих предпочтений я буду читать, допустим, то, что издаёт Елена Шубина – Елена Шубина фигню не издаст. Второй момент такой: то, что ты публикуешь что-то в интернете и это прочитают все, – это некоторая иллюзия, потому что это прочитают, в основном, твои друзья. Впрочем, и Пушкин читал своим друзьям – ну, может быть, чуть большему количеству, чем в салоне. Поэтому я считаю, что нет никакого падения уровня мастерства. Наоборот, современное коммуникативное пространство даёт огромное количество преимуществ. Сейчас, чтобы быть хорошо начитанным, нужно только желание и усердие и некоторое количество времени, и не нужно предпринимать никаких плясок с бубном, чтобы найти редкую или запрещённую книжку – всё можно найти в интернете.